Православная электронная библиотека. Православие для многих. Отрывки из дневника и другие записи Александр ельчанинов общение живого сердца

) - богослов-модернист первого поколения.

образование

Александр учился во 2-й тифлисской гимназии, где его одноклассниками были П. А. Флоренский и В. Ф. Эрн . Вместе они посещали историко-философский кружок, организованный учителем истории Георгием Николаевичем Гехтманом.

Учился на историко-филологическом факультете Санкт-Петербургского университета с обязательством вернуться преподавателем в Кавказский учебный округ. Затем поступил в Московскую духовную академию , но досрочно покинул ее.

С 1910 года активно занимался педагогической деятельностью. На Высших женских курсах в Тифлисе читал лекции по истории религии и о новой русской религиозно-философской мысли. С 1912 года преподавал в гимназии Владимира Левандовского в Тифлисе, в 1914 году стал ее директором.

В эмиграции преподавал русский язык.

иерархия

Священник на вакансии псаломщика в Ниццком приходе (1926 - 1933 гг.), 2-й священник храмов в Ницце (1933 - 1934). В 1934 году был назначен 3-м священником в Александро-Невский собор на ул. Дарю в Париже, где прослужил всего неделю.

организации

В 1921 году эмигрировал из России. Из Батума через Константинополь вместе с семьей добрался до Франции, где поселился в Ницце.

отзывы

о. Сергий Булгаков

Он представлял собой явление необычайное и исключительное, ибо воплощал в себе органическую слиянность смиренной преданности православию и простоты детской веры со всей утонченностью русского культурного предания .

сочинения

Ельчанинов Александр, о., Эрн, Флоренский П. А. История религии. С приложением статьи: О противоречивости современного безрелигиозного мировоззрения. - Москва: Польза, 1909. - 246 с. Содержание: Первобытная религия, Религия древней Греции, Буддизм, Иудейско-Израильская религия, Христианство, Православие, Русское сектантство(хлыстовство и скопчество.)
Ельчанинов Александр, о. Очерки по истории педагогических учений. - М.: Польза, 1911. - 231 с. - (Педагогическая Академия в очерках и монографиях). Содержание: Педагогические идеи античного мира - В. Ивановский, Христианство и средневековая педагогика - А. Ельчанинов, Локк - В. Успенский, Жан-Жак Руссо. - А. Красновский, Ф. А. Вольф и новогуманисты - Н. Смирнов, И. Ф. Гербарт и его школа .
Ельчанинов Александр, о. Из встреч с П. А. Флоренским // Вестник РХД . - 1984. - № 142. - С. 68-78.
Ельчанинов Александр, о. Записи. - 6-ое изд., доп. - Париж: YMCA-Press , 1990. - 176 с.
Ельчанинов Александр, о. и др. История религии. Народный университет. - М.: Руник, 1991. - 249 с.
Ельчанинов Александр, о. Записи. Жизнь во Христе. - М.: «Советская Россия», 1992.
Ельчанинов Александр, о. Записи. - М.: Сретенский монастырь (издательство) , 1996.

источники

Памяти отца Александра Ельчанинова. Париж 1935 г. 75с. мягкий переплет. Содержание: Слово митрополита Евлогия. Слово отца Сергия Булгакова. Протоиерей Сергий Четвериков - Памяти О. Александра Ельчанинова. М. М. - У гроба Отца Александра. М. Карпович - Юношеские годы отца Александра (воспоминания друга). М. Зернова - Образы и встречи. Д. и Т. Шкот - Воспоминания об отце Александре Ельчанинове. В. Ильин - Лик отца Александра. Монахиня Мария - Отец Александр как духовник. Протоиерей С. Булгаков - Отец Александр Ельчанинов. Л. Зандер - Придите, последнее целование дадим, братие, умершему. Отрывки из писем на смерть отца Александра.
Арсеньев Н. С. О прикосновении к высшей жизни. Несколько слов о Записях священника Александра Ельчанинова (1891-1934) // «Современник». - Торонто. - 1963. - № 7
Булгаков С. Н. , протоиерей . О. Александр Ельчанинов // «Путь ». - 1934. - № 45. - С. 56-59
Булгаков С. Н. , протоиерей . Слово сказанное на отпевании тела о. А. Ельчанинова 27 августа 1934. // Памяти А. Ельчанинова. - Париж. - 1935. - С. 10-15.
Мнухин Л., Авриль М., Лосская В. Российское зарубежье во Франции 1919-2000. - М.: Наука, 2008.
Нивьер, Антуан. Православные священнослужители, богословы и церковные деятели русской эмиграции в Западной и Центральной Европе. 1920-1995. Биографический справочник. - М.-Париж:

По своему рождению он [Александр Ельчанинов] принадлежал к военной во многих поколениях семье. Родоначальник ее, рыцарь Алендрок, вышел из Литвы на службу к князю Василию Темному, и отец Александр любил эту свою коренную связанность с русским прошлым. Но к его рождению ничего уже не оставалось вещественного от этого прошлого и имение их (в пределах которого были истоки Волги) давно уже не принадлежало семье.

Отец его умер рано - когда о. Александру было всего 12 лет. Семья жила на пенсию, и он еще в гимназии зарабатывал уроками и платил за учение свое и брата. Позже он сам себя содержал во время курса учения в Петербургском Университете. По окончании университета он был оставлен при нем для научной работы (по кафедре истории) и в то же время примкнул, по многим дружеским связям, к представителям верхов русской культуры, достигшей блестящего расцвета в начале нашего века. Это время отмечено движением к церкви и проповедью веры в утерявшем ее русском обществе. Движение это возникло в группе писателей, богословов и церковных деятелей, с которыми посильно работал и молодой студент А. Ельчанинов, предрекая этим путь всей своей жизни.

Его старший друг и наставник о. С. Булгаков так вспоминает те годы: «То было светское пастырство, проповедь веры в среде одичавшего в безбожии общества, и ей отдавался он, будущий пастырь, ранее своего пастырства. Во всей этой работе собирания духовных сил против безбожия и равнодушия, он являлся неизменным и незаменимым тружеником и сотрудником, смиренным и преданным исполнителем того, что на него возлагалось. Имя его должно быть вписано в историю нашего церковного просвещения, как и новейшего движения христианской мысли в России. Этому содействовали и его личные свойства, особое очарование его юности. Когда он появлялся - со своим лучистым ласковым взглядом - навстречу ему раскрывались сердца и появлялись улыбки».

Особенная дружба, начавшаяся еще с детства, связывала его с будущим священником о. Павлом Флоренским. Под его влиянием и по собственной склонности, хотя и не имея мысли о возможности для себя священства, он поступил в Богословскую Академию Сергиева Посада, одновременно принял участие в только что основанном Московском Религиозно-Философском Обществе и был его первым секретарем. В это же время в журнале «Новый Путь» появилась его первая статья «О мистицизме Сперанского», а годом позже - книга «История религий». И опять о. С. Булгаков отмечает: «А. Ельчанинов был любим и принят одинакова в кругах литературной Москвы и Петербурга, и везде с радостью встречалось появление студента с лучезарной улыбкой и особой скромностью и готовностью слушать и запечатлевать бесконечные творческие беседы».

Также принял он участие в начинаниях, задуманных для преодоления традиционной зависимости церкви от государства и ставивших своей задачей приближение общественного устройства к евангельскому идеалу. Он сам вспоминал, как ночью, где-то в подмосковном лесу, читал и пояснял рабочим Евангелие, за что и получил от полиции штраф в 100 рублей, будучи заподозрен в политической неблагонадежности.

Курс Академии был прерван отбыванием воинской повинности на Кавказе, и в Академию он больше не вернулся, увлекшись педагогической деятельностью, став сначала учителем, а потом директором одной частной гимназии в Тифлисе. Эта гимназия была опытом новой школы совместного обучения. Его бывшая ученица М. Зернова так вспоминает об этом времени:

«Эта гимназия привлекала в свои стены самых талантливых преподавателей, но А. В. Ельчанинов был среди них исключительным и несравнимым. Его преподавание более чем что-либо иное в гимназии осуществляло ее основную идею - школу радости, творчества и свободы. Оно не укладывалось ни в какую систему и перерастало всякую программу. Это время полно для нас, учеников О. Александра, яркими личными воспоминаниями, овеяно очарованием прежде всего личности нашего учителя».

О его педагогическом даре пишет профессор Гарвардского Университета Карпович, вспоминая своих товарищей и свою дружбу с О. Александром еще в гимназии: «Все самое существенное в нашей жизни было связано с ним. Ему можно было сказать о том, чего никому другому не доверил бы, У него можно было искать разрешения разных сомнений и советов в трудных случаях жизни. Его влияние перевешивало, если не исключало, все остальные. Наша привязанность к нему была безгранична, но влиянием своим он пользовался с исключительной осторожностью. Никому ничего никогда не навязывая, он старался только помочь;каждому найти правильный путь в ту сторону, куда каждого из нас влекло».

Из приведенных воспоминаний видно, что он не был педагогом в общепринятом смысле слова, а скорее, даже еще в свои юношеские годы, он был настоящим духовным руководителем, «пастырем ранее своего пастырства», повторяя слова о нем о. С. Булгакова. В эти же годы он читал лекции по истории религий на Высших Женских Курсах, а также частный цикл открытых лекций на тему, ему близкую, - о новой русской религиозно-философской мысли и об отдельных ее представителях, которых всех он лично знал. В годы голода и разрухи он работал в американской помощи (Near East Relief), организовывая ремесленные, спортивные и просветительские занятия для детей, которых кормили американцы.

Позже, когда революционная буря рассеяла многих, он оказался с семьей во Франции, в Ницце, где первое время занимался сельским хозяйством, совмещая это с уроками русского языка и истории для русских детей во французском лицее.

Но к этому времени стало ясно, что светская педагогика не могла больше удовлетворять его, и другое, более высокое призвание влекло его к себе. Вот его рассказ о том, как это произошло: «Я получил письмо от О. Сергия Б. , где он настойчиво советует мне принять священство. Я был поражен. Сначала мне стало страшно, как бывает страшно, когда почувствуешь судьбу, рок. Я понял сразу, что это невозвратимо, что это моя судьба. В другом я, может быть, пытался бы обойти ее, но тут я почти не колебался - я пошел навстречу, и тогда стало так радостно и ясно на душе. На старых путях (педагогика, лекторство) мне было уже нечем жить, на новом пути я оживаю, возрождаюсь снова. Это мое посвящение во вторую степень. Первое - брак, второе - священство». И еще: «Меня всегда, особенно последний год, пугало быстрое течение времени; это потому, что я стоял на месте. Теперь (с решением принять священство) я пошел в разрез со временем, или, вернее, нырнул в глубину, где время безразлично».

Принятие им в 1926 г. священства было как бы естественным продолжением и внутреннего его пути, и его внешней деятельности. Больше того - в священстве он проявил высшее, к чему был призван, и как бы осуществил замысел Божий о себе. Кто-то из его друзей сказал даже о его внешности в день его рукоположения: «Весь его иконописный облик как бы наконец нашел свое подлинное изображение».

Священство дало новое вдохновение его жизни. «До священства - как о многом я должен был молчать, удерживать себя. Священство для меня - возможность говорить полным голосом».

О том же свидетельствуют и его друзья. Профессор Ильин говорит: «Его личность просияла в священстве, которое развязало и раскрыло все заложенные в нем возможности». Сам он в первые дни записывает: «Какая радость быть священником! Священство единственная профессия, где люди поворачиваются к тебе самой серьезной стороной и где сам все время живешь всерьез».

Его духовник, о. С. Булгаков так оценивал его как священника: «Не только по своим личным качествам пастырской призванности и одаренности совершенно исключительной, но, в особенности, по своему типу, О. Александр, как священник, представлял собой явление необычайное и исключительное, ибо он воплощал в себе органическую слиянность смиренной преданности Православию и простоты детской веры со всей утонченностью русского культурного предания».

«В этой жизни он не был гостем; он был наш, он принадлежал нашей эпохе, нашей культуре, нашему кругу людей и интересов. Поэтому так живо и так просто можно было беседовать с ним о всех вопросах современности. Но все, что он говорил, было освещено каким-то одним внутренним смыслом, было связано одной идеей, и чувствовалось, что многообразие жизни есть для него подлинная и живая риза Божества.

Отсюда та сосредоточенность, та внутренняя строгость, которыми дышали его слова. У него не было предвзятых точек зрения, он легко вживался в любую мысль; но душа его стояла на камне, и это придавало его беседе исключительную ценность; он мог говорить обо всем, всегда говоря о том же; шел вместе с собеседником как друг и невольно вел его как учитель», - говорит о нем профессор Зандер.

Но в нем не было никакого «учительства», никакой нарочитой строгости. И, может быть, можно считать некоторым недостатком этой книги эту ее строгость, не свойственную ему самому и явившуюся результатом отбора для книги, главным образом того, что было им написано на темы аскетические и посвященные вопросам духовной жизни.

Поэтому же в этой книге мало отразились и многие черты его характера - та легкая и светлая веселость, которая так была ему свойственна, его простота и непосредственность, снисходительность к недостаткам других - совершенно естественная и постоянная и, вместе с тем, его склонность к тонкой иронии и юмору, также для него типичные.

Надо отметить, что интересы О. Александра были скорее характера практически аскетического, чем отвлеченно-богословского. Центром его внимания было применение христианства к жизни и интерес к человеческой душе. «Высший дар отца Александра был дар пастыря и духовника» (проф. Ильин). «Исповедь была основным призванием его священства. Знаменательно, что первый приступ его смертельной болезни свалил его во время исповеди» (монахиня Мария).

Каким он был духовником и чем он становился для людей, подходивших к нему на исповеди, мы видим из многих признаний: «Для меня он был олицетворением Божией правды на земле. Лучше, яснее, проще и мудрее его я никого не знал. В общении с ним открывался самый короткий путь к Богу... Как часто одна мысль, что придется перед ним каяться, останавливала от греха». «Разговоры с О. Александром, оставались в душе навсегда. Они были этапами духовной жизни». «Его руководство и наставления иногда почти неуловимы, слова скупы, но каждое оброненное им слово, полное человеческого понимания, оставляет след на всю жизнь». У него был дар внимания и любви к каждому и дар забвения себя - в этом была его внутренняя сила и сила его необычайного влияния на людей».

Свое служение он нес также в проповеди. И, как раньше, его уроки и лекции были полны духовной высоты, так теперь, его проповеди отличались ясностью, сжатостью, насыщенностью мысли. Он всегда готовился к тому, что он скажет, и никогда к тому, как он скажет. Поэтому его проповеди носили характер непосредственности и глубокого внутреннего чувства, соединенных с ясностью мысли.

Сам он пишет об этом: «Чтобы говорить не приготовившись, надо иметь точную тему, расчлененную на главные мысли. Но главное, творчество должно происходить во время проповеди, иначе перегораешь, готовясь, и слушающим преподносишь холодный пепел». И еще: «Когда я обдумываю что сказать, почти всегда у меня начинается процесс богословского и словесного творчества и сама проповедь, таким образом, становится репродукцией. Значит, надо этот процесс совершать вслух, при людях; но для этого два условия - наполненное сердце и полная простота».

И это наполненное сердце и полная простота делали то, что действие его слов было необычайное.

Одна из руководительниц летнего лагеря дает этому пример: «Отец Александр ведет в лагере беседу, окруженный тесным кругом вдруг изменившихся, серьезных и увлеченных лиц. Тема лекции - трудная аскетическая духовная проблема. Поражает, как у этих, иногда самых легкомысленных и часто кажущихся нам, руководительницам, безнадежно элементарными, девушек, вырастает такой глубокий и захватывающий интерес к словам отца Александра. Приехав, он постепенно преображает весь строй лагеря и совершает чудеса».

Одним из больших увлечений отца Александра и особенно близким его духу было «Движение» - Христианское Студенческое Движение Молодежи, к которому он был близок еще в России через профессора Новоселова, принявшего после революции монашество и погибшего в сане Епископа. Новоселов вел в Москве проповедь веры среди студенчества и привлекал его к Церкви.

«Я все больше ценю «Движение», - пишет О. Александр, - как собрание всего живого в церкви, всех тех, кто принимает христианство не как традицию, не как слова, не как быт, а как жизнь». Особенно вдохновляли его большие ежегодные съезды Движения: «Атмосфера съездов Движения напоминает мне отдаленно тот горячий воздух тесных христианских общин апостольского века, в котором дышит Дух святой и совершаются чудеса, без которого христианин задыхается и является только тенью, только схемой христианина».

На одном из съездов он встречает своего прежнего ученика, который отмечает: «Все прежний он, все тот же знакомый учитель, но чувствуется за этим неведомая глубина». Встречая его уже священником: «Мудрость его смирения, мудрость кротости давали ему особую власть над душами». «Главное в нем - простота. Но не изначальная простота человека, не знающего сложности мира, а простота зрячая, нашедшая меру в сложности». «Когда я увидел его священником, я определил для себя самого его особенность - сочетание в нем очень высокой настроенности с веселой жизнерадостностью, временами казавшейся чуть не беспечностью».

Эта ли беспечность во внешних обстоятельствах жизни или его душевное здоровье были тому причиною, - но он сохранял что-то удивительно молодое во всем своем облике.

Его тесть вспоминает о нем: «Разве был в нем хоть малейший признак старости? - он не только оставался все тем же, но становился как будто все моложе и моложе душой. Да даже физически - разве можно было сказать, что это человек уже перешедший за 50 лет тяжелой трудовой жизни, всегда переполненной непосильной работой, ни на минуту не отвлекавшей его от постоянного внутреннего горения».

Но умер он сравнительно рано, всего 53 лет, полный сил и планов жизни - только что его перевели из Ниццы в кафедральный собор Парижа.

Он умер в Париже 24 августа 1934 года от прободения язвы желудка, вызвавшего сложное внутреннее заражение, длившееся 5 месяцев.

Умер в больших страданиях.

О его болезни и смерти также скорее всего представляется возможным говорить словами его друзей, следивших за этой трагической эпопеей.

«Иногда, помимо общего ощущения ужаса и трагизма смерти, мы чувствуем еще нечто другое. Жизнь окончена, подведена черта. Земной путь весь перед нами, и мы видим какую-то внутреннюю логику этого пути, его особую многозначительность и поучительность для нас. Эти мысли остро переживались у гроба отца Александра. Воистину, он был человеком «большой Судьбы», которая определяется внутренней гармонией пройденного пути, близостью Божьего замысла о человеке к тому, как человек этот замысел осуществил в жизни. Для знавших отца Александра не могло быть сомнения в его причастности к «большой Судьбе». Он был представителем того культурнейшего слоя русского общества, которое определило собою духовный облик и мысль блестящего начала XX века. Свой жизненный путь О. Александр завершил среди нас и, смею думать, раскрыл его в совершенной полноте христианской смиренной праведности. Через многие годы блестящей педагогической деятельности, через сложные переживания утонченной русской религиозно-философской мысли, подошел он к священству мудрому, зрелому, смиренному и простому. Таковы были мысли о почившем, таким казался подведенный итог этой большой судьбы.

В гробу, в золотом иерейском облачении, с большим медным крестом в руках, с лицом спокойным и кротким, запечатленным, высшей мудростью, лежал человек, сумевший раскрыть и осуществить себя перед Богом и людьми, показавший нам, как путь из Афин может привести в наши дни душу к небесному Иерусалиму.

Человечески смерть всегда трагедия и утрата, особенно для семьи, для близких. Но в этой смерти, помимо человеческого, открывалось и Божеское: полновесный плод человеческой праведности и человеческого подвига вручался в руки Творца (Монахиня Мария).

Таким рисуется образ Отца Александра в изображении его близких и друзей, но лучше и полнее всего, думается, отразился он непосредственно в его книге, которая, несмотря на свою отрывочность и краткость, есть все же обращенный к нам его собственный живой голос.

Тамара Ельчанинова

Биография

В 1934 году был назначен в Александро-Невский собор на ул. Дарю в Париже , где прослужил всего неделю и тяжело заболел. Скончался в Париже и похоронен на кладбище в г. Медон под Парижем.

Библиография

Ельчанинов, Эрн, П. Флоренский. История религии. С приложением статьи: О противоречивости современного безрелигиозного мировоззрения. Москва: Польза. 1909. 246 с. Содержание: Первобытная религия, Религия древней Греции, Буддизм, Иудейско-Израильская религия, Христианство, Православие, Русское сектанство(хлыстовство и скопчество.)
Очерки по истории педагогических учений. Сер: Педагогическая Академия в очерках и монографиях. М. Польза. 1911 г. 231 с. Содержание: Педагогические идеи античного мира. - В. Ивановский,. Христианство и средневековая педагогика - А. Ельчанинов, Локк - В. Успенский, Жан-Жак Руссо. - А. Красновский, Ф. А. Вольф и новогуманисты - Н. Смирнов, И. Ф. Гербарт и его школа.
Памяти отца Александра Ельчанинова. Париж 1935 г. 75с. мягкий переплет. Содержание: Слово митрополита Евлогия. Слово отца Сергия Булгакова. Протоиерей Сергий Четвериков - Памяти О. Александра Ельчанинова. М. М. - У гроба Отца Александра. М. Карпович - Юношеские годы отца Александра (воспоминания друга). М. Зернова - Образы и встречи. Д. и Т. Шкот - Воспоминания об отце Александре Ельчанинове. В. Ильин - Лик отца Александра. Монахиня Мария - Отец Александр как духовник. Протоиерей С. Булгаков - Отец Александр Ельчанинов. Л. Зандер - Придите, последнее целование дадим, братие, умершему. Отрывки из писем на смерть отца Александра.
Ельчанинов А. Записи. 6-ое изд., доп. Париж YMCA-PRESS 1990 г. 176 с.
Ельчанинов А. и др. История религии. Народный университет М. Руник 1991 г. 249 с.
Ельчанинов А. Записи. Жизнь во Христе М.: «Советская Россия» 1992.
Ельчанинов, А. Записи. М.: Изд-во Сретен. монастыря 1996.
Шутова, Т. А. Александр Ельчанинов: университетские годы // Сретенский сборник. Вып. 2. Под. общ. ред. архим. Тихона (Шевкунова). Ред. прот. Николай Скурат и иером. Иоанн (Лудищев). М., 2010,

Литература

Арсеньев Н. С. О прикосновении к высшей жизни. Несколько слов о Записях священника Александра Ельчанинова (1891-1934) // «Современник». - Торонто. - 1963. - № 7
Булгаков С. Н., протоиерей. О. Александр Ельчанинов // «Путь». - 1934. - № 45. - С. 56-59
Булгаков С. Н., протоиерей. Слово сказанное на отпевании тела о. А. Ельчанинова 27 августа 1934. // Памяти А. Ельчанинова. - Париж. - 1935. - С. 10-15

© Издательство «ДАРЪ», оформление, оригинал-макет

№ ИС 10-09-0436

Предисловие

В книгу вошли некоторые из его записей, которые он вел для себя, отрывки из писем, имеющие общий интерес, несколько планов и проектов проповедей, случайные заметки на отдельных листках, найденные в его бумагах.

Незадолго до своей болезни отец Александр говорил, что хотел бы написать книгу для молодежи как бы в ответ на часто обращаемые к нему, типичные для современного юношества вопросы. Он завел папку с надписью «Письма к молодежи»; но этот план его не осуществился, и только после его смерти были собраны письма к руководимой им молодежи и из них взято то, что могло бы хоть отчасти его осуществить. Таково же происхождение и главы «К молодым священникам» – она была тоже представлена несколькими отрывочными заметками, но все же помещается в книге, так как затрагивает одну из тем, наиболее ему близких.

Кроме этих глав, намеченных, как мы видим, как бы самим автором, все материалы книги сознательно не приведены ни в какую систему, чтобы не ставить никакого толкования между автором и читателем и предоставить каждому, в меру его внутренней потребности, почерпнуть из этой книги то, что было сущностью духовного облика отца Александра.

Таким образом, эта книга не есть литературное произведение, а подлинный документ человеческой жизни, то, в чем отразилась его душа и что осталось на земле от него.

Конечно, эта книга, составленная из отрывочных и случайных заметок, не исчерпывает его, но для знавших и любивших его это некие вехи, по которым они узнают образ любимого пастыря, услышат еще раз его голос. Не знавшим же его она все же даст о нем некоторое понятие и, может быть, некоторую помощь, утверждение, поддержку – т. е. сделает именно то, что делал всю жизнь для людей сам отец Александр.

Особенно может быть важна эта книга для современного человека, приходящего от светской современной культуры к религии и церкви, так как и сам он пришел к священству через врата светской культуры, через годы общественной и педагогической деятельности и через все трудности русской трагической судьбы.

По своему рождению он принадлежал к военной во многих поколениях семье. Родоначальник ее, рыцарь Алендрок, вышел из Литвы на службу К князю Василию Темному, и отец Александр любил эту свою коренную связанность с русским прошлым. Но к его рождению ничего уже не оставалось вещественного от этого прошлого, и имение их (в пределах которого были истоки Волги) давно уже не принадлежало семье.

Отец его умер рано – когда Александру было всего 12 лет.

Семья жила на пенсию, и он еще в гимназии зарабатывал уроками и платил за учение свое и брата. Позже он сам себя содержал во время курса учения в Петербургском университете. По окончании университета он был оставлен при нем для научной работы (по кафедре истории) и в то же время примкнул, по многим дружеским связям, к представителям верхов русской культуры, достигшей блестящего расцвета в начале нашего века. Это время отмечено движением к Церкви и проповедью веры в утерявшем ее русском обществе. Движение это возникло в группе писателей, богословов и церковных деятелей, с которыми посильно работал и молодой студент А. Ельчанинов, предрекая этим путь всей своей жизни.

Его старший друг и наставник отец Сергий Булгаков так вспоминает те годы: «То было светское пастырство, проповедь веры в среде одичавшего в безбожии общества, и ей отдавался он, будущий пастырь, ранее своего пастырства. Во всей этой работе собирания духовных сил против безбожия и равнодушия он являлся неизменным и незаменимым тружеником и сотрудником, смиренным и преданным исполнителем того, что на него возлагалось. Имя его должно быть вписано в историю нашего церковного просвещения, как и новейшего движения христианской мысли в России. Этому содействовали и его личные свойства, особое очарование его юности. Когда он появлялся – со своим лучистым ласковым взглядом – навстречу ему раскрывались сердца и появлялись улыбки».

Особенная дружба, начавшаяся еще с детства, связывала его с будущим священником отцом Павлом Флоренским. Под его влиянием и по собственной склонности, хотя и не имея мысли о возможности для себя священства, он поступил в Богословскую академию Сергиева Посада, одновременно принял участие в только что основанном Московском Религиозно-Философском обществе и был его первым секретарем. В это же время в журнале «Новый путь» появилась его первая статья «О мистицизме Сперанского», а годом позже – книга «История религий». И опять отец Сергий Булгаков отмечает: «А. Ельчанинов был любим и принят одинаково в кругах литературной Москвы и Петербурга, и везде с радостью встречалось появление студента с лучезарной улыбкой и особой скромностью и готовностью слушать и запечатлевать бесконечные творческие беседы».

Также принял он участие в начинаниях, задуманных для преодоления традиционной зависимости Церкви от государства и ставивших своей задачей приближение общественного устройства к евангельскому идеалу. Он сам вспоминал, как ночью где-то в подмосковном лесу читал и пояснял рабочим Евангелие, за что и получил от полиции штраф в 100 рублей, будучи заподозрен в политической неблагонадежности.

«Эта гимназия привлекала в свои стены самых талантливых преподавателей, но A.B. Ельчанинов был среди них исключительным и несравнимым. Его преподавание более чем что-либо иное в гимназии осуществляло ее основную идею – школу радости, творчества и свободы. Оно не укладывалось ни в какую систему и перерастало всякую программу. Это время полно для нас, учеников отца Александра, яркими личными воспоминаниями, овеяно очарованием прежде всего личности нашего учителя».

О его педагогическом даре пишет профессор Гарвардского университета Карпович, вспоминая своих товарищей и свою дружбу с отцом Александром еще в гимназии: «Все самое существенное в нашей жизни было связано с ним. Ему можно было сказать о том, чего никому другому не доверил бы, у него можно было искать разрешения разных сомнений и советов в трудных случаях жизни. Его влияние перевешивало, если не исключало, все остальные. Наша привязанность к нему была безгранична, но влиянием своим он пользовался с исключительной осторожностью. Никому ничего никогда не навязывая, он старался только помочь каждому найти правильный путь в ту сторону, куда каждого из нас влекло».

Из приведенных воспоминаний видно, что он не был педагогом в общепринятом смысле слова, а скорее, даже еще в свои юношеские годы, он был настоящим духовным руководителем, «пастырем ранее своего пастырства», повторяя слова о нем отца Сергия Булгакова. В эти же годы он читал лекции по истории религий на Высших Женских курсах, а также частный цикл открытых лекций на тему, ему близкую, – о новой русской религиозно-философской мысли и об отдельных ее представителях, которых всех он лично знал. В годы голода и разрухи он работал в американской помощи (Near East Relief), организовывая ремесленные, спортивные и просветительские занятия для детей, которых кормили американцы.

Позже, когда революционная буря рассеяла многих, он с семьей оказался во Франции, в Ницце, где первое время занимался сельским хозяйством, совмещая это с уроками русского языка и истории для русских детей во французском лицее.

Но к этому времени стало ясно, что светская педагогика не могла больше удовлетворять его, и другое, более высокое призвание влекло его к себе. Вот его рассказ о том, как это произошло: «Я получил письмо от о. Сергия Б., где он настойчиво советует мне принять священство. Я был поражен. Сначала мне стало страшно, как бывает страшно, когда почувствуешь судьбу, рок. Я понял сразу, что это невозвратимо, что это моя судьба. В другом я, может быть, пытался бы обойти ее, но тут я почти не колебался – я пошел навстречу, и тогда стало так радостно и ясно на душе. На старых путях (педагогика, лекторство) мне было уже нечем жить, на новом пути я оживаю, возрождаюсь снова. Это мое посвящение во вторую степень. Первое – брак, второе – священство». И еще: «Меня всегда, особенно последний год, пугало быстрое течение времени; это потому, что я стоял на месте. Теперь (с решением принять священство) я пошел в разрез со временем или, вернее, нырнул в глубину, где время безразлично».

Принятие им в 1926 г. священства было как бы естественным продолжением и внутреннего его пути, и его внешней деятельности. Больше того – в священстве он проявил высшее, к чему был призван, и как бы осуществил замысел Божий о себе. Кто-то из его друзей сказал даже о его внешности в день его рукоположения: «Весь его иконописный облик как бы наконец нашел свое подлинное изображение».

Священство дало новое вдохновение его жизни. «До священства – как о многом я должен был молчать, удерживать себя. Священство для меня – возможность говорить полным голосом».

О том же свидетельствуют и его друзья. Профессор Ильин говорит: «Его личность просияла в священстве, которое развязало и раскрыло все заложенные в нем возможности». Сам он в первые дни записывает: «Какая радость быть священником! Священство – единственная профессия, где люди поворачиваются к тебе самой серьезной стороной и где сам все время живешь всерьез».

Его духовник, отец Сергий Булгаков, так оценивал его как священника: «Не только по своим личным качествам, пастырской призванности и одаренности совершенно исключительной, но в особенности по своему типу, отец Александр как священник представлял собой явление необычайное и исключительное, ибо он воплощал в себе органическую слиянность смиренной преданности Православию и простоты детской веры со всей утонченностью русского культурного предания».

«В этой жизни он не был гостем; он был наш, он принадлежал нашей эпохе, нашей культуре, нашему кругу людей и интересов. Поэтому так живо и так просто можно было беседовать с ним обо всех вопросах современности. Но все, что он говорил, было освещено каким-то одним внутренним смыслом, было связано одной идеей, и чувствовалось, что многообразие жизни есть для него подлинная и живая риза Божества.

Отсюда та сосредоточенность, та внутренняя строгость, которыми дышали его слова. У него не было предвзятых точек зрения, он легко вживался в любую мысль; но душа его стояла на камне, и это придавало его беседе исключительную ценность; он мог говорить обо всем, всегда говоря о том же; шел вместе с собеседником как друг и невольно вел его как учитель», – говорит о нем профессор Зандер.

Но в нем не было никакого «учительства», никакой нарочитой строгости. И, может быть, можно считать некоторым недостатком этой книги эту ее строгость, не свойственную ему самому и явившуюся результатом отбора для книги главным образом того, что было им написано на темы аскетические и посвященные вопросам духовной жизни.

Поэтому же в этой книге мало отразились и многие черты его характера: та легкая и светлая веселость, которая так была ему свойственна, его простота и непосредственность, снисходительность к недостаткам других – совершенно естественная и постоянная – и вместе с тем его склонность к тонкой иронии и юмору, также для него типичные.

Надо отметить, что интересы отца Александра были скорее характера практически аскетического, чем отвлеченно-богословского. Центром его внимания было применение христианства к жизни и интерес к человеческой душе. «Высший дар отца Александра был дар пастыря и духовника» (профессор Ильин). «Исповедь была основным призванием его священства. Знаменательно, что первый приступ его смертельной болезни свалил его во время исповеди» (монахиня Мария).

Каким он был духовником и чем он становился для людей, подходивших к нему на исповеди, мы видим из многих признаний: «Для меня он был олицетворением Божией правды на земле. Лучше, яснее, проще и мудрее его я никого не знал. В общении с ним открывался самый короткий путь к Богу… Как часто одна мысль, что придется перед ним каяться, останавливала от греха». «Разговоры с отцом Александром оставались в душе навсегда. Они были этапами духовной жизни». «Его руководство и наставления иногда почти неуловимы, слова скупы, но каждое оброненное им слово, полное человеческого понимания, оставляет след на всю жизнь». «У него был дар внимания и любви к каждому и дар забвения себя – в этом была его внутренняя сила и сила его необычайного влияния на людей».

Свое служение он нес также в проповеди. И, как раньше его уроки и лекции были полны духовной высоты, так теперь его проповеди отличались ясностью, сжатостью, насыщенностью мысли. Он всегда готовился к тому, что он скажет, и никогда к тому, как он скажет. Поэтому его проповеди носили характер непосредственности и глубокого внутреннего чувства, соединенных с ясностью мысли.

Сам он пишет об этом: «Чтобы говорить не приготовившись, надо иметь точную тему, расчлененную на главные мысли. Но главное, творчество должно происходить во время проповеди, иначе перегораешь, готовясь, и слушающим преподносишь холодный пепел». И еще: «Когда я обдумываю что сказать, почти всегда у меня начинается процесс богословского и словесного творчества и сама проповедь, таким образом, становится репродукцией. Значит, надо этот процесс совершать вслух, при людях; но для этого два условия – наполненное сердце и полная простота».

И это наполненное сердце и полная простота делали то, что действие его слов было необычайное.

Одна из руководительниц летнего лагеря дает этому пример: «Отец Александр ведет в лагере беседу, окруженный тесным кругом вдруг изменившихся, серьезных и увлеченных лиц. Тема лекции – трудная аскетическая духовная проблема. Поражает, как у этих, иногда самых легкомысленных и часто кажущихся нам, руководительницам, безнадежно элементарными девушек вырастает такой глубокий и захватывающий интерес к словам отца Александра. Приехав, он постепенно преображает весь строй лагеря и совершает чудеса».

Одним из больших увлечений отца Александра и особенно близким его духу было Движение – Христианское студенческое движение молодежи, к которому он был близок еще в России через профессора Новоселова, принявшего после революции монашество и погибшего в сане епископа. Новоселов вел в Москве проповедь веры среди студенчества и привлекал его к Церкви.

«Я все больше ценю Движение, – пишет отец Александр, – как собрание всего живого в Церкви, всех тех, кто принимает христианство не как традицию, не как слова, не как быт, а как жизнь». Особенно вдохновляли его большие ежегодные съезды Движения: «Атмосфера съездов Движения напоминает мне отдаленно тот горячий воздух тесных христианских общин апостольского века, в котором дышит Дух Святой и совершаются чудеса, без которого христианин задыхается и является только тенью, только схемой христианина».

На одном из съездов он встречает своего прежнего ученика, который отмечает: «Все прежний он, все тот же знакомый учитель, но чувствуется за этим неведомая глубина». Встречая его уже священником: «Мудрость его смирения, мудрость кротости давали ему особую власть над душами». «Главное в нем – простота. Но не изначальная простота человека, не знающего сложности мира, а простота зрячая, нашедшая меру в сложности». «Когда я увидел его священником, я определил для себя самого его особенность – сочетание в нем очень высокой настроенности с веселой жизнерадостностью, временами казавшейся чуть не беспечностью».

Эта ли беспечность во внешних обстоятельствах жизни или его душевное здоровье были тому причиной, но он сохранял что-то удивительно молодое во всем своем облике.

Его тесть вспоминает о нем: «Разве был в нем хоть малейший признак старости? – Он не только оставался все тем же, но становился как будто все моложе и моложе душой. Да даже физически – разве можно было сказать, что это человек уже перешедший за 50 лет тяжелой трудовой жизни, всегда переполненной непосильной работой, ни на минуту не отвлекавшей его от постоянного внутреннего горения».

Но умер он сравнительно рано, всего пятидесяти трех лет, полный сил и планов жизни: только что его перевели из Ниццы в кафедральный собор Парижа.

Умер в больших страданиях.

«Иногда, помимо общего ощущения ужаса и трагизма смерти, мы чувствуем еще нечто другое. Жизнь окончена, подведена черта. Земной путь весь перед нами, и мы видим какую-то внутреннюю логику этого пути, его особую многозначительность и поучительность для нас. Эти мысли остро переживались у гроба отца Александра. Воистину, он был человеком «большой Судьбы», которая определяется внутренней гармонией пройденного пути, близостью Божьего замысла о человеке к тому, как человек этот замысел осуществил в жизни. Для знавших отца Александра не могло быть сомнения в его причастности к «большой Судьбе». Он был представителем того культурнейшего слоя русского общества, которое определило собой духовный облик и мысль блестящего начала XX века. Свой жизненный путь отец Александр завершил среди нас и, смею думать, раскрыл его в совершенной полноте христианской смиренной праведности. Через многие годы блестящей педагогической деятельности, через сложные переживания утонченной русской религиозно-философской мысли подошел он к священству мудрому, зрелому, смиренному и простому. Таковы были мысли о почившем, таким казался подведенный итог этой «большой Судьбы».

В гробу, в золотом иерейском облачении, с большим медным крестом в руках, с лицом спокойным и кротким, запечатленным высшей мудростью, лежал человек, сумевший раскрыть и осуществить себя перед Богом и людьми, показавший нам, как путь из Афин может привести в наши дни душу к небесному Иерусалиму.

Таким рисуется образ отца Александра в изображении его близких и друзей, но лучше и полнее всего, думается, отразился он непосредственно в его книге, которая, несмотря на свою отрывочность и краткость, есть все же обращенный к нам его собственный живой голос.

Тамара Ельчанинова

Отец Александр Ельчанинов

24 августа 1934 г. скончался после долгой и мучительной болезни отец A.B. Ельчанинов. Смерть вырвала его в полноте сил, когда он готовился вступить на новое поприще пастырского служения в Парижском кафедральном соборе, куда он призван был митрополитом Евлогием после внезапной смерти отца Г. Спасского. Болезнь, жестокая и неожиданная, поразила его и, как хищный коршун, выпила из него все жизненные силы. Казалось, отяготела на нем десница Господня, и, как Иов на гноище, лежал он на одре болезни, который сделался для него и одром смерти. Все, что могла сделать человеческая помощь и самоотверженная любовь, было сделано для него, но Господь судил призвать праведника в Свою обитель, и туда возлетела его светлая, чистая и праведная душа, не удержанная человеческими усилиями. Судьбины Божий неисповедимы, и не о нем, упокоившемся, в стране живых ныне надо сожалеть, а о себе самих, без него оставшихся. Ибо горькая утрата для живых есть его уход от нас. Я не позволю себе здесь касаться святыни скорби его собственной семьи, но его духовная семья простиралась далеко и широко за пределы этой последней. Он был священник и пастырь, связанный нитями духовноотеческой любви с множеством душ, которые теперь почувствуют себя осиротевшими, потерявшими кроткого и любящего отца и друга. Эти слезы и эта любовь ведомы только небу, о них не будет рассказано в летописях истории, хотя то, что совершается в сердцах, есть самое важное, что вообще происходит в жизни. Не только по личным качествам, пастырской призванности и одаренности совершенно исключительной, но в особенности по-своему типу, отец Александр как священник, представлял собой явление необычайное и исключительное. Ибо он воплощал в себе органическую слиянность смиренной преданности Православию и простоты детской веры со всей утонченностью русского культурного предания. Он был одним уже из немногих в эмиграции представителей старой русской культуры, достигшей перед революцией, в особенности в тех петербургских и московских кругах, в которых он вращался, своего рода зенита. Здесь биография почившего вплетается в историю этой русской культуры, о чем пишущий эти строки может быть и историческим свидетелем.

Мое знакомство со студентом, сначала Петербургского университета, а потом Московской академии, A.B. Ельчаниновым относится к эпохе примерно 30 лет тому назад в Москве. В это время выделялась и обращала на себя внимание молодая группа мыслителей, писателей и церковных деятелей, связанных между собой не только личной дружбой, но и товариществом по школе. Судьбе было угодно, чтобы на одной школьной скамье в Тифлисской гимназии сидели такие люди, как великий русский ученый и богослов отец Павел Флоренский, безвременно скончавшийся философ Вл. Эрн и будущий священник и педагог A.B. Ельчанинов, которые затем в северных столицах, но преимущественно в Москве, продолжали свою школьную связь. Все они – каждый по-своему – определились в новом для того времени, но исторически давно жданном религиозно-культурном типе, который естественно примыкал к более старшему поколению того же характера плеяды мыслителей, писателей, богословов, поэтов нашего поколения (Тернавцев, Бердяев, Карташев, Вячеслав Иванов, Гершензон, Розанов, князья Трубецкие и др.). К ним же естественно присоединились и их молодые сверстники, как священник С. Свенцицкий, Андрей Белый, священник С.М. Соловьев, А. Блок и др. A.B. Ельчанинов был любим и принят одинаково в кругах литературной Москвы и Петербурга, и везде с радостью встречалось появление студента с лучезарной улыбкой, с особой скромностью и готовностью слушать и запечатлевать эти бесконечные творческие беседы. В дружеских кругах его звали Эккерманом при Вяч. Иванове, а затем при отце П. Флоренском, с которым он вместе жил в Сергиевом Посаде (кажется он и сам шутя, применял к себе это название). Начало этого века отмечено в истории русской мысли возникновением так называемых религиозно-философских обществ, сначала в Петербурге, затем в Москве, а позже и в Киеве. В них находили для себя выражение новые борения и искания с их проблематикой и идеологией. Московское религиозно-философское общество «имени Владимира Соловьева» было основано осенью 1905 года, и первым его секретарем и неизменным сотрудником явился A.B. Ельчанинов (принимавший участие до того и в Петербургском религиозно-философском обществе), и он оставался на этом посту, пока для этого была внешняя возможность, неся по преимуществу невидимую, но незаменимую организационную работу. Это была в то же время активная проповедь христианства, борьба с безбожием интеллигенции в ее собственном стане – особая задача, выпавшая на долю нашего поколения и разрешавшаяся с посильной искренностью и энтузиазмом, хотя и без решительной победы, если судить по теперешнему разгулу старого интеллигентского, разлившегося в массы атеизма. A.B. Ельчанинов вместе с друзьями служил уже здесь делу христианской миссии, которому позже отдал себя всецело как священник. Одновременно возникали и иные начинания в области религиозно-политической, с которыми A.B. Ельчанинов также был связан через своих друзей. Здесь речь шла об идейном и практическом преодолении традиционной идеологии, сливавшей и отождествлявшей политический абсолютизм с Православием. Но собственное призвание А. В. Ельчанинова было всегда не литературное, но личное общение с людьми, в частности с молодыми душами. Он был педагогом по призванию, и уже тогда было известно, какой исключительной любовью пользовался молодой студент среди своих учеников. И эта черта – особый интерес к воспитанию и умение установить личную связь и дружбу между воспитателем и воспитываемым – была особым даром отца Александра. Этой своей потребности он нашел удовлетворение позднее на поприще педагогическом, став во главе частной гимназии в Тифлисе.

Ельчанинов Николай Иванович - (1876 - 1920), генерал-майор с 1917. (Во время правления Александров Второго, Третьего и Николая Второго.) В службе с 1894, офицером с 1896. Офицер 12-го гусарского полка. Командир бригады 12-й кавалерийской дивизии. С 1918-го в гетманской армии. В вооруженных силах Юга России. С 1919 – в резерве чинов при штабе Главнокомандующего ВСЮР, с 1919 - начальник гарнизона , весной 1920 назначен главнокомандующим гарнизона Севастополя. В русской армии до эвакуации Крыма. Эвакуирован на корабле «Великий князь Александр Михайлович».

Четыре брата Ельчаниновы были крупными , героями Российской армии, гордостью своих родителей и всего рода! И другие члены семьи - военачальники всех чинов и рангов - были награждены многими орденами и медалями за свои заслуги перед Отечеством, за смелость и храбрость в многочисленных сражениях, выпавших на их долю в войнах, которые вела Россия, создававшая свою Империю. Если бы все многочисленные награды сохранились, можно было бы создать Музей орденской славы России.

Перечислю лишь кавалеров ордена Святого Георгия 1У степени потому, что этим орденом были награждены мой прадед (Георгий Иванович Елчанинов) и мой дед (Георгий Георгиевич Елчанинов) в годы Первой мировой войны:

Ельчанинов Николай (1702), (1770), (1791), (1853), (1916), (1917).

Как в И С Т О Р И И всё связано! Как многое повторяется! Люди не научились понимать свои ошибки, осознавать свои заблуждения... Сколько исторических параллелей только на примере семьи Елчаниновых.

ЕЛЧАНИНОВЫ В ЛЕТОПИСНОМ ПОРЯДКЕ

Первым Ельчаниновым на Руси (согласно энциклопедии) стал польский шляхтич Алендрок. Даты его жизни неизвестны. (При царе Василии Темном – 1414 -1462).

Против каждой фамилии я нашла указанный год у п о м и н а н и я того или иного Ельчанинова в исторических источниках и сохраняю его при написании в этом строю. (Кроме года упоминания дается краткая информация: например - вотч. – владел вотчиной, большим , «у» - уезд. Так раньше называли «округ».)

Ельчанинов Константин – (1462) - вотч. Руза-у.

Ельчанинов Василий Афанасьевич – (1507, 1514) - вотч. Волок.-у., Руза-у.

- (1507, 1542) - вотч. Волок.-у, Руза-у.

– (1507) – помещ.

– (1507) - послух. (послушник в монастыре).

Ельчанинов Авксентий Яковлевич – (1507) - послух. (послушник в монастыре).

– (1507) – послух.

– (1507) - послух.

Ельчанинов Захарий Григорьевич (1507) – послух.

– (1542) - помещ. Волок.-у. (помещик Волоколамского уезда).

– (1542) – помещ. Волок.-у.

В дальнейшем не буду расшифровывать сокращения, которые легко понять.

– (1543) – помещ. Новг.-Дерев. пят.

– (1543) - помещ. Новг. Дерев. пят.

– (1543)- помещ. Новг. Дерев. пят.

Ельчаниновы Козел, Крома, Кромин-сын Невежа в 1567 году – помещики, имели вотчину в Рузском уезде.

– (1567) - помещ. Руза-у.

– (1567) – помещ. Руза.-у.

Ельчанинов Недьяк Михайлович – (1576). у Михаила Злобина сына Соловенна и Недьяка Михайлова сына Ельчанинова на бывшую вотчину Анны Михайловой дочери Агафонова. Дер. Дубровки в Сычовской ст. Рузск. у.

– (1567, 1589) – помещ. Дмитров. у., Руза-у.

- (1567) – помещ. Руза-у.

Сын - (1567) - помещ. Руза-у.

Ельчанинов Захарий – (1567) – помещ. Руза-у.

Иван и Федор Елизарьевичи Ельчаниновы – помещики, в 1580-1584 гг. были полковыми . Федор - 2-й воевода Сторожевского полка в Казанском походе (в 1583-м году – при Иване Грозном).

Со времен ХУ века род Ельчаниновых был в основном служивым дворянством, хотя в нём были и самые разные гуманитарные профессии: писатели, художники, музыканты. Были в роду и священники («: Тифлисский период биографии». – «Сретенская духовная семинария», зав. Кафедрой ддревних и новых языков.) Александр Елчанинов был философом, . Было и много Ельчаниновых из поместного дворянства.

Интересную находку я сделала, посмотрев фоносемантический анализ фамилии «Ельчанинов»: согласно этому анализу фамилия «Ельчанинов» имеет четыре ярко выраженных фоносемантических признаков: хорошее, безопасное, красивое, светлое. Именно такое подсознательное влияние оказывает это слово на человека, носящего это имя.

Продолжу восстановление имен, живших при Иване Грозном.

Иван 1У Васильевич Грозный – (1533 -1584). Царь, как известно, славился своим жестоким нравом и военными походами. Возникновение опричнины во многом связано с Ливонской войной. Опричники всюду следовали за царем, чтобы оберегать его от внутренних врагов. Численность опричников насчитывала тысячу человек.

Семья Ельчаниновых была многочисленной. Род их, как я уже упомянула, был в основном служивым. В рядах опричников насчитывались одновременно несколько членов семьи. Датируется их служба 1573-м годом, на закате существования опричнины: Афанасий Офонасьев-сын, Федор, Григорий, Даниил, Иван Афанасьевич.

– (1576) – помещик - последний из Ельчаниновых, найденный мною в источниках о дворянах, живших в конце ХУ1 в.

ХУП век ознаменован началом правления царей из династии Романовых с небольшим промежуточным сроком правления Василия Шуйского.

Ельчанинов Никифор – (1609). Вв. графу Мавре, вдове Никифора Ельчанинова, с сыном Василием на поместье мужа, сц. Водище, д. Ядриково в Берендееве, ст. Дмитровск. у. (Вот такое сопровождение дано для Никифора Ельчанинова.)

Ельчанинов Петр - (1609) Вв. графу Бажену Михайлову сыну Ельчанинову на бывшее п-е Петра Ельчанинова. Дер. Устиньино (66 четвертей) в Березопольском, ст Нижегородск. у.

Ельчанинов Василий Никифорович – (1609 – 1640) – московский дворянин.

1613 -1645 – годы правления первого русского царя династии Романовых Михаила Федоровича.

Стольник у сына первого русского царя династии Романовых - Алексея Михайловича Романова Тишайшего (в 1658). Доброта и мягкость характера Алексея заслужили ему прозвание «Тишайшего царя». Это означало, что при нем не рубили головы.

В книге Александра Кацуры «Дуэль в » упоминается Иван Ельчанинов, которого царь Алексей Михайлович оштрафовал за ссору с детьми Самарина.

Ельчанинов Мартын – кормовой иконописец Московский (записан в энциклопедии в 1660–м году). Творил тоже при царе Алексее Михайловиче Романове Тишайшем.

– (1703, 1710). В 1703 - моск. двн. отставной в Москве для посылок. (Время правления Петра Первого Алексеевича.) В «Боярском списке 18 века» сказано, что «моск. двн отставной»: это отставной дворянин в Москве для посылок.

– (1706, 1710) – стольник.

- (1744 - 1769) – полковник, убитый под Браиловым во время войны России с Турцией, которая должна была защитить южные границы страны. Известен как писатель уже при дворе Екатерины Второй (1762 -1795). Был близок с, известным в то время драматургом, написал комедию «Наказанная вертопрашка», игранную и изданную в СПб в 1767 г. (Перепечатана в издании Ефремова: «Сочинения и переводы и), Санкт-Петербург, 1868 г.) Другая его комедия «Награжденная добродетель», написанная в подражание «Шотландке» Вольтера, до настоящего времени не дошла, хотя и ставилась. У современников она пользовалась успехом.

Ельчанинов Иван – (1748) – лейб-компанец, пожалован дворянским гербом в 1748. 12. 12.

В книге-справочнике «Русское служивое дворянство, вторая половина ХУШ века», СПб. 2000 год, упомянуты «классн. чиновники»: – (1773), Тимофей Титович – (1774), Василий Тимофеевич – (1780), Иван Иванович (1781), Михаил Алексеевич – (1782), Михаил Алексеевич – (1782), Федор Тимофеевич – (1782), Дмитрий Тимофеевич (1788), Семен Андреевич – (1790), Иван Алексеевич (1793)…

Впервые понятие «классн. чин.» было установлено в «Табели о рангах». Подразумевались степень, квалификация чиновника, его пригодность для той или иной деятельности на государственной службе. В книге названы Ельчаниновы, служившие на высоких постах при Екатерине Великой.

В списках «Русского провинциального некрополя», томе 1, изданном в Москве в 1914 году Шереметьевским В., перечислены Ельчаниновы, жившие в годы правлений Павла Первого Петровича (1796 -1801), Александра Первого Павловича (1801 – 1825), Николая Первого Павловича (1825 – 1855), Александра Второго Николаевича (1855 – 1881).

– (1779 -1853), село Стогинское Яросл. у. (На паперти церкви, при которой им устроен придел Св. Мч. Феодора Александрийского.)

– (1791- 1832), Вселуки Осташков, у., лейтенант, 41.

– (1799 – 1878), Погост Рогожа Осташков, у.

– (? – 1801), с. Вселуки Осташков, у., капитан.

– (1814 – 1877), Вышний Волочок, город. кладбище. Отставной штабс-ротмистр, 63 года.
– (1814 – 1876)- штабс-капитан.